English   Русский

Журнал любителей искусства

Екатерина Беляева
Брюссель-Москва

Убей меня нежно
Премьера «Трубадура» в брюссельском театре «Ла Монне» в постановке Д. Чернякова

Фото Bernd Uhlig


Прошедший театральный сезон стал триумфальным для Дмитрия Чернякова – монументальная премьера «Руслана и Людмилы», открывшая историческую сцену Большого театра после реконструкции, дебют в Национальной опере Нидерландов с новым «Китежем» и, наконец, «Трубадур» в брюссельском театре «Ла Монне». График режиссера расписан на пять лет вперед. В этом сентябре он выпускает дебютную в Оперном театре Цюриха «Енуфу» с Фабио луизи, затем переносит «Симона Бокканегру» в Баварскую Оперу из Лондона, ставит «Царскую невесту» в берлинской Штаатсопер в помещении Театра Шиллера, «Травиату» в Ла Скала с Даниэле Гатти (тоже дебют, если не считать гастролей «Евгения Онегина»), «Дон Жуана» и «Троянцев» в мадридском театре «Реал» и так далее.

Брюссельские «Трубадуры» проходили при полных аншлагах, люди спрашивали лишний билет у входа, журналистов сажали в служебную ложу на бельэтаж, вместо привычного партера, а Черняков получил заманчивое предложение от интенданта театра Питера де Калюве ставить в «Ла Монне» по опере в год.

«Трубадур» достался Чернякову абсолютно вовремя, спектакль получился очень зрелым, решение, которое он придумал для объяснения типической неразберихи оперного сюжета середины позапрошлого века, заставляет зрителя трепетать и, главное, сопереживать героям. Правда, не сразу.

Фото Bernd Uhlig


Начинается опера с молчаливого предисловия, во время которого герои в сокращенном до пяти человек количестве (Азучена, Манрико, граф Ди Луна, Леонора и Феррандо) собираются в каком-то роскошном особняке на спиритический сеанс, чтобы попробовать восстановить в памяти и еще раз проиграть-пережить трагические события, произошедшие много лет назад с ними при странных обстоятельствах. Понятно, что речь пойдет о деле сугубо семейном, запутанном, и выяснять обстоятельства нужно «не вынося сор из избы». Оставшиеся за выпавшими персонажами оперы Верди реплики произносят по очереди основные герои. Правит балом Азучена (роскошная Сильви Брюне-Группозо). Это она разослала всем письма с приглашением и раздала листки со сценарием. Меньше всех эта разборка нужна Леоноре (Марина Поплавская) – когда она входит в комнату в черном парике и темных очках и видит двух мужчин, с которыми были связаны самые сильные переживания ее жизни, она просто хочет тихо уйти, но Азучена властно останавливает ее. Через час после начала Леонора снова превращается в героиню-жертву и женщину, готовую жертвовать собой ради любви (она сама снимает и парик и очки, как бы отказываясь от фальши театра, и раньше других превращаясь в саму себя – человека из плоти и крови, который живет чувствами). Манрико тоже не жаждет копаться в прошлом, но подчиняется более сильной воле своей названной матери. В Азучене не осталось почти ничего от цыганки – у Чернякова она похожа на светскую ведущую программы «Третий глаз». Она не гадалка, она несчастный человек, которому реально открылся дар ясновидения, и, как это бывает с настоящими ясновидящими, она может пророчествовать о любой судьбе, кроме своей собственной. И помочь себе она не может, и не может молчать. Сначала, вообще, трудно сказать, зачем она устраивает эту многодневную очную ставку, во время которой произойдет вся душещипательная история вердиевского «Трубадура», и ужасное прошлое станет не менее ужасным настоящим. Ясно одно – ее врагом является Ди Луна – противный босс с бегающими глазами. Она знает, что он всех прикончит в финале, но все равно затевает игру и втягивает в нее всех. И это очень близко к либретто, в котором также есть момент, где Азучена в момент экстаза выкладывает правду о происхождении Манрико и графа Ди Луны, и эта информация становится смертельным ядом (не впади она тогда в транс и не расскажи лишнего, половины несчастии не произошло бы). Незаметной тенью, изредка кидающей свои и чужие реплики во время читки «пьесы» (условный первый акт из двух), в комнате присутствует старый друг семьи Феррандо (шикарно загримированный под смешного старикашку-одувана итальянский бас Джованни Фурланетто). Его постоянно использует как участливого собеседника граф Ди Луна (неподражаемый Скотт Хендрикс), в котором уже в первом акте начинают проявляться признаки психа с манией преследования. Заискивающего перед ним на всякий случай Феррандо Ди Луна убьет первым – чтобы «на кошках» показать, как он умеет обращаться с костетом. Однако пьеса продолжается примерно полтора часа, пока Ди Луна окончательно не слетает с катушек и с пистолетом в руках не берет всех «актеров» в заложники. Вот тут-то и начинается настоящий «Трубадур». Леонора понимает, что отчаянно влюблена в Манрико (красавец Миша Дидык, наряженный в пиджак из змеиной кожи) и ради спасения его жизни готова отдаться очумевшему графу. Манрико тоже пылает – от любви, от ревности, от обиды (его невозмутимого спокойствия первого акта и след простыл). А Ди Луна распаляется все больше и больше (и чем-то местами напоминает персонажа «Диких сердцем», только еще более жестокого). Он накрывает себе походный обед в нише, садится перед этим импровизированным столом и с остервенением жует консервы, с рычанием выпуская пары гнева. Азучена, похоже, добивается того, чего ей хотелось: Манрико, хоть и не родной сын, признается, что любит ее больше всех на свете, и доказывает ей, что нить мать-сын сможет порваться только со смертью обоих. Даже обожаемая им Леонора не может стать частью этой немыслимой кровной близости.

Ярость Ди Луны крепчает, когда он видит, что Леонора умирает от яда, вымолив у него жизнь Манрико. Растрепанный, неопрятный он идет в уголок, где притаились Манрико с Азученой, и глухим выстрелом убивает первого и ждет реакции последней. Та сообщает ему, что он только что пристрелил своего родного брата. Но не эта новость заставляет его покончить с собой, а собственная беспомощность. Он не добивается ничего. Хуже всех Азучене – она одна остается в живых с памятью об убитом 20 лет назад собственными руками родном сыне и пристреленном на ее глазах любимом приемном. Луч света (художник по свету – Глеб Фильштинский) падает на искаженное от боли лицо Азучены, на груду трупов, и сразу гаснет. Трудно сказать, кто из певцов лидирует. Но, наверное, стоит согласиться с брюссельской публикой, которая впервые услышала Марину Поплавскую, что именно она стала главным открытием премьеры. Ее безупречный вокал и тонкая игра вызвали самые восторженные отклики тысяч зрителей. Что и говорить, Марина будто создана для умных и сложных постановок, и более того – для хорошего кино, а в банальных и скучных костюмных спектаклях ей тесно. Она из тех актрис, которым трудно вливаться в созданные для других шаблоны, потому что она всегда может дать больше, чем кто-то может себе представить. Хорош и ее партнер Миша Дидык – у него красивый тембр, уверенная манера пения и прекрасные актерские навыки. Из них двоих мог бы получиться великолепный дуэт в кино. Подобное можно сказать и о Хендриксе, и о Фурланетто и о Брюне. Но не забываем, что объединил их в неразлучную пятерку Черняков.

Работа Марка Минсковского показалась более чем интересной, хотя музыкально спорной. Он разбил партитуру на непривычные фрагменты, которые как бы «врубал» на разной громкости, чтобы усилить новые акценты, на которых держится либретто Чернякова. Старомодных меломанов это сильно раздражало. Но интересны не они, а те, кто слушал «Трубадура впервые в жизни. Я попыталась поставить себя на их место и мне сразу захотелось пойти на спектакль еще раз, и еще. Волшебство Верди есть волшебство Верди.